Аиша
Мама почти не отходит от меня. Долго расчёсывает волосы, собирает их в причёску и протягивает тончайший, очень красивый платок, чтобы покрыть голову. Отрицательно кручу головой.
– Дочка, пожалуйста, – просит она. – Отец будет недоволен.
– Ну и что, – равнодушно пожимаю плечами. – Что мне его недовольство, мама? Он всё равно отдаст меня замуж, надену я платок или нет.
– Отец беспокоится о тебе, Аиша. Ты опозорила его имя, сделав глупость, но он всё равно вернул тебя в дом и нашёл тебе хорошего мужчину. Женщина не должна быть одна. Твой муж будет заботиться о тебе, как твой отец всю жизнь заботился обо мне и своих детях. Мы никогда ни в чём не знали нужды.
– И никогда не были свободными, – отвечаю тихо. – Мам, а ты любишь отца? – решаюсь спросить. Никогда раньше не говорила с ней об этом.
– Любовь быстро проходит, дочка, – мама гладит меня по волосам, – Гораздо дороже уважение.
– Но отец не уважает нас! – подскакиваю с кровати. – Он не прислушивается ко мне. Ему нет дела до моих желаний.
– Твой отец знает лучше, как для тебя будет хорошо, – говорит как с неразумным, капризным ребёнком. – Он прожил жизнь. Многое видел, многого достиг. А ты ещё неопытная девочка, – тепло улыбается она. – И после того, что ты сделала, кто возьмёт тебя замуж без помощи отца? Нам очень повезло, что Дамиль Айдаев выбрал тебя и закрыл глаза на то, что ты лишилась девственности до брака. У меня до сих пор не укладывается в голове этот твой шаг. Как ты могла, Аиша? Как? Будто не я тебя воспитывала все эти восемнадцать лет.
Это было очень страшно и очень больно. Это был аффект. Отчаяние. Паника. Что угодно. А потом шок. Не знаю, как бы я пережила этот шаг, если бы не встретила в коридоре светловолосую девочку с добрыми серо-голубыми глазами из своей группы. Ульяна. Моя первая настоящая подруга. Она долго сидела со мной в тот день. Я даже говорить не могла. Помню, как меня трясло и глушил стук собственных зубов. Мне самой не верилось, что я сделала это. До сих пор до конца не верится.
Больше не спорю с мамой. В какой-то момент мне даже начинает казаться, что она в чём-то права. Может быть я не создана для той жизни, которую хотела?
Как же в этом разобраться, если мне не дают пробовать? Если за меня всё решают?
И как так получается, что Миша научился уважать мои границы и моё «нет», несмотря на взрывной характер и вседозволенность, а родной отец и братья не считаются с моим мнением, но требуют уважения к себе?
Голова начинает болеть от всех этих мыслей. Пустоту внутри заполняет чувством безысходности. Выбора больше нет, и думать об этом нет смысла. Отсюда меня не выпустят. Только замуж или…
Хочется верить, что отец не пойдёт на убийство своего ребёнка.
Сажусь перед зеркалом и косметикой стараюсь скрыть следы истерики. Глаза всё равно воспалённые, и на губах маленькая ранка, поверх которой неровно ложится помада.
– Не сопротивляйся, – просит мама, положив ладони мне на плечи и глядя на меня через отражение в зеркале. – Смирись, Аиша. И прими решение отца. На душе станет легче.
Смирение и послушание – всё, на что я имею право.
В дверь стучат. Мама открывает сама. Переговаривается с прислугой и сообщает мне:
– Пора.
В животе что-то отрывается, и под кожей разливается кипяток. На бледных щеках появляется нездоровый румянец, а из отражения на меня смотрят погасшие, затравленные карие глаза.
Послушно выхожу из комнаты. Спускаюсь в главную гостиную, где накрыт шикарный стол и трещат дрова в камине. Мужчины успели распить коньяк и обсуждают дела. Увидев нас с мамой, замолкают. Разворачиваются. Чувствую себя манекеном в магазине, на который нацепили дорогую одежду. Рассматривают, ощупывают взглядами. Хочется обнять себя руками, чтобы хоть как-то защититься.
– Еще красивее, чем на фотографиях, – поднимаясь, произносит приятным, бархатистым голосом высокий обаятельный брюнет с глазами цвета крепкого американо. – Здравствуй, Аиша.
– Здравствуйте, – отвечаю тихо, опустив взгляд в пол.
– Ты не помнишь меня? – он подходит ближе, буквально давя на мои метр шестьдесят своим ростом. – Мы виделись два года назад на ужине в вашей городской квартире. Я тогда привозил тебе розового плюшевого медведя, думая, что увижу ребёнка, а не красивую юную девушку.
Помню. Медведя. Мне было шестнадцать, и подарок показался действительно немного нелепым, но милым. Эта игрушка до сих пор сидит на полке у меня в комнате.
– Дамиль, – представляется молодой мужчина.
Я уже и сама догадалась, что это именно он. Хотя бы не старый и не страшный. Но восхищения будущий муж у меня не вызывает, потому что сердце бьётся чаще при мыслях о другом парне, а этот согласен с тем, что замуж меня выдают против воли.
– Сегодня я привёз тебе другой подарок, – тише говорит Дамиль, словно это большая тайна и на нас не пялится несколько пар глаз. – Как своей невесте.
Отходит, чтобы вернуться через пару минут с красивым букетом нежнейших белых роз, означающих чистоту и невинность. Это выглядит как издевательство. Камень в мой огород.
Дождавшись разрешения от отца, послушно принимаю тяжёлый букет ароматных цветов без единого шипа на тёмно-зелёных стеблях. Вместе с ним будущий муж протягивает мне квадратную кремовую коробку. Раскрывает. Внутри на бархатной подложке лежит переливающееся колье. Красиво, дорого, но никогда не заменит мне месяц, который я прожила свободной.
Поднимаю взгляд на Дамиля. Он белозубо улыбается, щуря глаза. Напоминает мне хитрого лиса, но никак не влюблённого в меня мужчину, как утверждал отец. Миша всегда смотрел на меня так, что кожу обжигало и становилось неловко. А Айдаев… Внутри меня ничего не откликается. Наверное, потому что я до сих пор сопротивляюсь этому браку, но отчаянные крики в моей голове никто не слышит. Даже если бы слышали, им было бы всё равно.
– Свадьбу сыграем в конце следующей недели, – сообщает отец. – Поблагодари будущего мужа за подарки и возвращайся к себе.
– Спасибо, – подчиняюсь отцу.
Перекладываю букет в другую руку. Дамиль отдаёт мне коробку с украшением. Иду, стараясь не споткнуться и не упасть на потеху всем присутствующим. Колени дрожат. На глаза снова наворачиваются слёзы. Приговор вынесен. Обжалованию не подлежит. Я действительно выхожу замуж.
Вхожу в комнату и роняю цветы на постель. Падаю поверх покрывала рядом с ними и, больше не сдерживаясь, позволяю себе плакать. Это всё, на что у меня ещё осталось право. Вдруг и его заберут?
Засыпаю в слезах, а просыпаюсь от жажды уже глубокой ночью. Спускаю ноги с кровати, случайно смахивая на пол коробку с колье. Она с грохотом падает и раскрывается. Бархатная подушечка выпрыгивает и смещается вбок. Под ней виднеется что-то белое.
Нахмурившись, опускаюсь на колени, достаю сложенный вдвое белый лист бумаги. Разворачиваю. На нём аккуратным почерком выведено одно единственное предложение:
«Не бойся меня».